пока дальше не пошел. Сталин, Зиновьев, Каменев вновь были по одну сторону баррикады, отражая атаку Троцкого на руководство ЦК, предпринятую с начала октября. Как тогда писал Молотов, «осенние затруднения в хозяйственной жизни страны и перелом в революционном движении германского пролетариата, приковавшем к себе еще недавно главное внимание авангарда нашего пролетариата, — заставили партию сосредоточить свое внимание на внутреннем положении в стране и прежде всего на положении в самой партии»[408]. В стране с ничтожной товарной массой и неудовлетворенными элементарными потребностями все производители испытывали проблемы с реализацией своей продукции: экспортные каналы не были налажены, а города сидели без денег, поскольку безденежные крестьяне не были в состоянии покупать промышленную продукцию. Брат Володя, который оказался в Нолинске на семейном хозяйстве, писал Молотову: «Это не советская власть, а власть деспотов. И это определение очень правильное. Другого выражения придумать никак нельзя, т. к. советская власть не должна раздевать народ — крестьян, а должна помочь, а тот, кто раздевает народ и грабит, есть разбойники с большой дороги. Вот у меня какое мнение сложилось о советской власти. И такое мнение не только у меня, а у большинства крестьян, служащих и рабочих… Теперь я тебе скажу о настроении массы к войне. Верно, можно мобилизацию провести успешно, но долго ли солдаты будут в окопах — это большой вопрос?»[409]

Если уж в Нолинске судачили о мобилизации и войне, то что было говорить о столицах. 1923 год начался с того, что правительство Пуанкаре оккупировало Рурскую область. В Великобритании после падения Ллойд Джорджа лорд Керзон выступил с ультиматумом, угрожая разрывом торгового соглашения и отзывом английского представителя из Москвы, если не будет положен конец деятельности советских агентов в Иране, Афганистане, Индии и не прекратится дискриминация британского бизнеса в СССР. В Швейцарии белоэмигрантом Конради был застрелен Воровский — секретарь советской делегации на Лозаннской конференции. В СССР в «ответ Керзону» и мировой буржуазии шли демонстрации протеста. Контригру затеяли в Германии: ПБ выделило на революцию 300 миллионов золотых рублей, группа революционеров во главе с Радеком отправилась туда как костяк будущего немецкого совнаркома. Армия рвалась в бой, чтобы омыть сапоги в Висле и Рейне за унижение российско-польской войны 1920 года. «Из провинциальной Москвы, из полуазиатской России мы выйдем на широкую дорогу европейской революции, — уверял Троцкий. — Она приведет нас к революции мировой»[410].

Сталин и Молотов не были принципиальными противниками мировой революции. Но они видели все угрозы прямой военной конфронтации нищей России с крупнейшими державами Запада. Видели они и то, что война (при любом ее течении) вела на вершину власти армейские круги во главе с тем же Троцким. ЦК не поддержал его глобальные проекты[411]. 8 октября Троцкий направил письмо с обвинениями Политбюро и аппарата партии в отрыве от масс и некомпетентном хозяйственном руководстве, требовал обновления аппарата и увеличения приема в партию рабочих от станка[412]. Через неделю в ЦК поступило «заявление 46-ти», под которым поставили свои подписи представители всех левых фракций — децистов, «рабочей оппозиции», профсоюзной платформы Троцкого: Белобородов, Косиор, Медведев, Муралов, Преображенский, Пятаков, Сапронов, Серебряков, В. Смирнов, Сосновский, Шляпников и др. Требовали вывести из-под партийного диктата государственные органы, двинуть войска на Европу, пересмотреть нэп в пользу подлинно коммунистических принципов.

ЦК нанес ответный удар, обвинив Троцкого в антиленинизме и игнорировании своих прямых обязанностей: «Он ни разу не посетил заседаний Совнаркома ни при тов. Ленине, ни после отхода его от работ. Он ни разу не внес ни в Совнарком, ни в СТО, ни в Госплан какое бы то ни было предложение по хозяйственным, финансовым, бюджетным и т. п. вопросам»[413]. Одновременно на свет божий были извлечены все нелицеприятные высказывания Ленина о Троцком. Троцкий ответил 23 октября письмом, в котором уверял, что всегда шел вместе с Лениным — будь то вопросы монополии внешней торговли или создания СССР. Политбюро отреагировало созывом 25–27 октября объединенного пленума ЦК и ЦКК, куда пригласило секретарей десяти крупнейших парторганизаций и двенадцати оппозиционеров. Пленум осудил выступления Троцкого и «46-ти» как акты фракционности. Ему был объявлен выговор. При этом Сталин выступил в роли примирителя, отвергнув предложения Каменева и Зиновьева, требовавших исключения Троцкого из партии.

После пленума Троцкий уехал охотиться на уток. Во время охоты он промочил валенки на подтаявшем болоте и слег с гриппом и высокой температурой. «Тройка» была настроена настолько примирительно, что даже некоторые заседания Политбюро стали проходить в квартире Троцкого. По свидетельству последнего, Сталин в этот момент во имя достижения компромисса с ним был готов «сдать» Молотова[414]. ПБ и ЦКК выступили с резолюцией, в которой были учтены едва ли не все претензии оппозиционеров, включая привлечение рабочих от станка. Резолюция требовала также, чтобы руководящие органы не считали критику проявлением фракционности. Это было приглашением к открытой дискуссии. И Троцкий на эту удочку клюнул. 9 декабря в «Правде» появляется его статья «Новый курс», полная жесткой критики ЦК и Политбюро.

Похоже, Сталин и Молотов только этого и ждали. Была вновь разрешена внутрипартийная дискуссия, и ПБ сочло себя вправе обрушиться на оппозиционеров публично и со всей силой. В массы пошли Сталин, Зиновьев (видимо, его перу принадлежит термин «троцкизм»), Каменев, Бухарин. Не отставал и Молотов, выступавший в парторганизациях, в печати и на партийных форумах. Он свидетельствовал: «В отдельных организациях некоторое число ячеек (в особенности в нерабочих районах) и определенная часть коммунистов (преимущественно из советского аппарата) первое время с известным сочувствием отнеслась к выступлениям “оппозиции”»[415]. Сильны позиции троцкистов оказались на Урале и в Сибири, в союзных республиках, где у них находилось немало сторонников в борьбе с великодержавниками из Москвы. В вузовских организациях студенты откликались на лозунги Троцкого о молодежи как «барометре революции». И на стороне Троцкого оказалась значительная часть военного руководства. Командующий Московским военным округом Муралов пришел к Троцкому с предложением: «Лев Давыдович, я возьму роту красноармейцев и поставлю эту сталинскую клику к стенке»[416]. Но Троцкий команду на путч не дал.

У Политбюро тоже были немалые козыри: партаппарат, пропагандистская машина, спецслужбы, авторитет ленинского штаба партии. Оппозицию били ее же оружием, обвиняя «недовольных партийных вельмож, видящих существо демократизма в смене одних лиц другими»[417]. Молотов уверял: «За особенно “яркими” выступлениями против партийного аппарата прямо чувствовался чуждый пролетариату голос мелкобуржуазных элементов (стоящих за пределами партии), истолковавших принципы внутрипартийной демократии в слишком расширительном смысле, “в смысле ослабления диктатуры пролетариата”»[418].

Внешнеполитические сюжеты, связанные